Подозреваются все [Мы все под подозрением] - Иоанна Хмелевская

— Господи помилуй! Назови это как тебе угодно, только рассказывай дальше!

— Дальше он с ней порвал и женился на другой, тем временем она родила этого ребёнка, о чем ему раньше не говорила из-за своей гордости, и теперь из-за этого ребёнка он поддерживает с ней отношения. Этот человек — не кто иной как Веслав.

— Откуда ты знаешь? Ханя знает его?

— Нет, я его знаю. Случайно видела его там, а Ханя показала мне на него и сказала, что это именно тот человек.

— Что ты говоришь! Потрясающе!..

Долгое время я сидела, размышляя очень напряжённо и в довольно быстром темпе. Ну да, ничего странного, что Веславу постоянно не хватает денег… Но ведь это не является поводом для убийства, иметь ребёнка никакие законы не запрещают. Правда, у Веслава имелась жена, но я думаю, что в подобном случае он предпочёл бы признаться во всем жене…

Алиция продолжала рассказывать дальше. Хамя, заинтересовавшись девушкой, живущей напротив, собрала о ней все возможные сведения. Отец ребёнка женился на девушке из очень богатой семьи, его жена учится, благодаря помощи родителей он может заниматься диссертацией, не особенно заботясь о зарплате в бюро, потом ему обещано приглашение во Францию или в Соединённые Штаты…

Очень строгая в моральном отношении семья со своими правилами… Известие об имеющемся у молодого зятя ребёнке ситуацию изменило бы диаметрально…

Нет, невозможно, чтобы Веслав из-за каких-то паршивых денег мог свалять такого дурака! Я думаю, что жена простила бы его, если бы он ей во всем признался…

Но он выходил на балкон, а ключ был в вазоне…

— Мне все это осточертело! — решительно заявила я. — Я уже не могу больше слышать об этом преступлении и кончаю им интересоваться. Пусть все идёт как идёт. Алиция, давай сменим тему разговора!

— Вот именно, — с интересом сказала Алиция. — Что у тебя с прокурором? Кто из вас за кем ухлёстывает? Красивый парень, мне очень нравится, только для меня он слишком молод.

— Для меня нет, — буркнула я неохотно, потому что не была уверена, не хуже ли ещё эта тема предыдущей. — Не знаю, кто за кем ухлёстывает, думаю, что больше всех участие в этом принимает дьявол. Если и сегодня он позвонит мне под служебным предлогом, то значит, он интересуется мной больше, чем я им…

* * *

На следующий день с утра в мастерской царило удивительное спокойствие. Прокурор накануне вечером позвонил мне, и мы провели упоительные минуты, на этот раз в «Бристоле». Сейчас я страшно хотела спать и потому не обращала никакого внимания на атмосферу вокруг меня. Если бы я была в нормальном состоянии, то сразу бы поняла, что это спокойствие ничего хорошего не сулит.

Иоанна вызвала меня в кабинет Витека, которому потребовалась программа обслуживания жилого высотного здания. Одновременно в кабинет заглянул капитан. Отвечая на его приветствие, я прошла через конференц-зал, после чего вернулась с программой снова через приёмную, где сидела Иоанна.

Меня удивило, что моё появление произвело на неё какое-то странное впечатление. Она явно испугалась и смотрела на меня, моргая глазами, как будто была чем-то неожиданно ошеломлена. Мне не хотелось спрашивать, чем я её так удивила, поэтому я отдала Витеку программу и вернулась в отдел.

Удивительное спокойствие продолжалось до полудня. События, которые потом произошли, ликвидировали его совершенно.

Все началось с того, что в нашем отделе неожиданно появились капитан, прокурор и поручик, и все трое ринулись к картине Лешека, по-прежнему стоящей у стены. Мы не могли понять, почему это произведение искусства, уже осмотренное ими несколькими днями раньше, вновь возбудило у них такой интерес. Мы внимательно наблюдали за ними, а они с невероятным вниманием рассматривали лицо изображённой там мегеры, чуть не ползая по нему носами. Наконец они выпрямились и посмотрели друг на друга.

— Действительно, — сказал удивлённо капитан, обращаясь к прокурору. — Я вас поздравляю…

Мы смотрели на них все с большим интересом, предвкушая какую-то сенсацию.

— Можно узнать, чем вы это рисовали? — любезно повернулся прокурор к Лешеку.

— Гуашью, — искренне ответил Лешек. — А что, это запрещено? — обеспокоенно спросил он.

— Вы все рисовали гуашью? Это тоже?..

Лешек посмотрел на картину, затем встал с кресла и пригляделся поближе к тому месту, в которое стукал пальцем представитель власти. Наконец он оторвался от созерцания и с неописуемым удивлением посмотрел сначала в пространство, а затем на нас.

— Что это? — глупо спросил он.

— Именно об этом мы вас и спрашиваем.

— Это не гуашь, — сказал Лешек по-прежнему тоном глубокого удивления.

— А что?

Вопрос прозвучал резко, и Лешек явно испугался.

— Клянусь Богом, не знаю! Я рисовал гуашью!

— Может быту кто-то из присутствующих скажет нам, что это такое и кто это нарисовал?

Нам недоставало только подобного вопроса, чтобы сорваться со своих мест и кинуться к картине, потому что мы и так сидели как на иголках.

С первого взгляда я поняла, о чем идёт речь, и припомнила вещество, которым была дополнена картина Лешека. Губы чудовища были подведены толстым слоем ярко-красной губной помады. Веслав отодвинулся от картины и начал хохотать.

— Но это же губная помада, — сказал Витольд, удивлённый не меньше, чем Лешек.

— Вот именно. А кто это рисовал?

— Я, — признался Веслав, стараясь сохранять серьёзность.

Он немедленно оказался в центре всеобщего внимания. Лешек смотрел на него с заметным неудовольствием.

Действительно, сразу после ухода одержимого хандрой автора Веслав закончил его произведение, дополнив макияж дамы, изображённой на древесностружечной плите, при полном одобрении Януша и моем. Нас удивляло, что Лешек до сих пор этого не заметил, потому что ярко-красный цвет ужасно выбивался из прочей тональности.

Не понимая необычного интереса следственных властей к проблемам колористики, мы с интересом ждали, что будет дальше.

— Чем вы это рисовали? — удивительно мягко спросил капитан у Веслава.

— Помадой и рисовал.

— Но вы, но-видимому, не употребляете губную помаду, — любезно сказал прокурор. — Где вы её взяли?

— У Ирены…

Если бы Веслав внезапно выстрелил из пушки, это не произвело бы большего эффекта. Трое мужчин, как громом поражённые, повернулись ко мне и застыли в молчании, глядя на меня с неописуемым удивлением. Я совершенно не могла этого понять, потому что, в конце концов, факт заимствования у женщины губной помады, даже ярко-красного цвета, не являлся ничем из ряда вон выходящим.

— Это правда? — тихо спросил прокурор.

На мгновение в его глазах появилось что-то похожее на упрёк.

— Разумеется, — ответила я, несколько удивлённая. — Я одолжила её Веславу специально дня этой цели. Это в самом деле хорошая французская помада, но цвет у неё слишком глупый, поэтому мне не было её жаль. Я очень редко ею пользовалась.

— Вы можете нам её показать?

— Пожалуйста, будьте любезны…

Они забрали помаду и ушли, оставив нас в ошеломлённом состоянии. Мы смотрели друг на друга и ничего не понимали.

— В чем дело? — спросил Януш. — Признавайтесь, что вы тут накрутили с этой помадой?

— Глупые идеи всегда за себя мстят, — удовлетворённо заявил Лешек.

Витольд задумчиво покачал головой, возвращаясь на своё рабочее место.

— Ох, что-то мне это не нравится, — проворчал он. — У меня такое впечатление, что они на что-то напали…

Минутой позже меня вызвали в конференц-зал. Трое мужчин сидели вокруг стола и с явным осуждением глядели на меня.

— Может быть, вы нам скажете, что это такое? — спросил кто-то из них, указывая на предмет, лежащий на столе.

Этот предмет был самым обычным большим мужским носовым платком в бело-голубую клетку. Платок преступника!..

— Если глаза меня не обманывают, то это носовой платок, — осторожно сказала я.

— Чей?

— Не знаю. Я его вижу в первый раз, но предполагаю, что это тот самый носовой платок, который вы искали.

После моего жизнерадостного замечания на какой-то момент наступило совершенно нежизнерадостное молчание. Потом последовал ещё вопрос:

— Когда вы в последний раз пользовались своей губной помадой?

— Не помню, но, по-видимому, это было довольно давно. Возможно, ранней весной, так как тогда я носила рыжую блузку, потому что среди моей одежды эта помада подходит только к ней.

— А случайно, не три дня тому назад?

— Нет, это исключено. Ту блузку я ношу, только когда холодно. И я не до такой степени сумасшедшая, чтобы в другое время так глупо краситься.

— Вы останетесь здесь. Прошу вас сесть там…

Ещё более заинтересованная и немного обеспокоенная, я послушно уселась на указанное место. Прокурор явно избегал моего взгляда. В конференц-зал вызвали Алицию, что мне очень понравилось, потому как, наконец-то, я могла быть свидетелем чужих ответов на допросе. Алиция вошла, посмотрела на меня без всякого удивления и уселась в ожидании вопросов. Носовой платок убрали ещё до её прихода.